Территория. Башни
Они, как школьницы после выпускного бала: кружевные, накрашенные, но уже потрепанные бессонницей. Нелепые в своем празднике рядом с рынком и номенклатурой. В центре и на окраине, с железной кладбищенской оградкой и буйным девичьим виноградом, скрывающим ветхое, подчеркивая живое.
Две водонапорные башни в Гродно, ул. Свердлова, 2, притягивают не только эклектикой и цветом, но и художественными мастерскими, которые находятся внутри. Художники из основных достопримечательностей: памятник инженерной архитектуры 19-го века, сотворили место, где темнота разливается серебром, а жизнь – бесконечная смена апокрифов. Время. Дом. Вода. Дружба. Семья. Связи. Завтра … Проект mamgrodno.com «Территория.Башни» – истории о художниках, которые сегодня оказались в изоляции, добровольной и вынужденной, про взаимодействие места и личности. И вместе – про Южную и Северную башни, чудесные сами по себе.
Как Кася и Бася оказались в тупике, (не)историческая справка
История самих водонапорных башен начинается в конце 19-го века, но место, где их построили, в древности могло иметь сакральное значение. Собрали неформальную информацию о Касе и Басе.
Башни открывают Гродно, как место накопления энергии: физической, исторической, ментальной, с одной стороны. С другой, как «город золотой». Сегодня его отражения ловят и транслируют семь художников из башен. А скоро он, возможно, исчезнет в бухгалтерских коммунальных книгах или опустится в песок древнего кургана, как было до начала летописей.
Рассказывает гродненский историк Андрей ЧЕРНЯКЕВИЧ: «Если посмотреть на карты 17-го века, город начинался от долины реки Городничанка, Старого замка и развивался на юго-восток вверх к холмам, как раз в сторону от улицы Социалистической к Свердлова. Мы можем только догадываться, но есть гипотеза (в частности ее высказывал историк-краевед Юзеф Ядковский), что улица Свердлова, по крайней мере ее часть, ведущая к сегодняшним башням, могла называться «На курган». На курган, а не на гору. Название подчеркивает древность этого места и, возможно, связано с дохристианскими обрядами захоронения. Сегодня сложно вообразить, но в средневековье именно улица Свердлова играла роль, которую играет пешеходная Советская». Когда 160 лет назад прокопали холмы и проложили железную дорогу (участок Поречье-Гродно, часть маршрута Санкт-Петербург – Варшава, пустили в 1862 году прим. Ред), то, что раньше было центром, превратилось в медвежий угол. И сегодня башни как будто находятся в тупике: между железной дорогой, городским рынком с одной стороны и окраиной условного старого города, рекой Неман – с другой. То есть очень привлекательный район для жизни. Промышленности нет, Неман близко, буколические дворики старого города, инфраструктура центра".
В 19-м веке оказалось, что в городе нет одной важной особенности – водопровода. Вернее, он существовал еще в 17 веке, но обслуживал магистрат, дворцы и был утрачен. Южная (розовая) водонапорная башня была построена в 1890-м. Северная (терракотовая и более нарядная), находится ближе к железной дороге, закончена, примерно, к 1916-1918 годам. В народе их прозвали Кася и Бася, точно неизвестно, почему.
Высота сооружений – 22 метра, элементы эклектики, псевдорусские кокошники, кирпичные кружева, бордюрки, орнаменты, пилястры и яркий цвет фасадов заметно выделяют их среди остальной городской застройки.Внутри башни круглые, а фасады восьмиугольные.
Интересно, как повторяется история, в 20-30-е года прошлого века район за Касей и Басей застраивался домами для польских чиновников. Был даже амбициозный проект, создать жандармский проспект и жандармский переулок прямо за башнями из 4-х зданий в форме окружности. Успели возвести только одно, и теперь необычный неровный кирпичный дом с высокими потолками и витыми лестницами прячется в саду за Касей и Басей.
В 60-70-е годы сюда приходит советская номенклатура: появляются квартиры для партийных работников, «Сколиное гнездо», «дом Дубко». И сегодня Башни оказались в окружении элит. Недалеко построили дома для высших чиновников области. Земля же, где находятся сами башни и мастерские – еще на много лет вперед арендована Союзом художников Беларуси для гродненского филиала. Вот так это место и закрепилось за творчеством и приобрело концептуальную известность.
Любой художник заперт в капсуле времени, и все же пытается поймать бесконечность
Жизнь прокладывает себе путь среди яблок и соблазна, лопается на женском соске, семена ее разлетаются и ложатся на опустевшие площади. Любой художник заперт в капсуле времени, и все же пытается поймать бесконечность
Мастерская художника- графика Юрия Яковенко находится почти под крышей Южной Башни. Выше – закрытый чердак, где до сих пор стоит огромная железная бочка, накопитель воды. Сегодня нужно специальное снаряжение, чтобы туда пробраться. Лесенка давно сгнила и развалилась. Но Юрий хорошо помнит, как дворник брала фонарик, противогаз, лом и детскую лопатку, поднималась в темную вышину чистить бак от центнеров птичьего помета. После того, как починили крышу, неизвестно, что теперь собирается в емкости. Много лет туда никто не заглядывал.
Апокриф первый. Время
– По молодости хотелось, чтобы энергия из работ била, огромное количество черного, чтобы поглощало. А с возрастом понимаешь, что черное вдруг становится серебром,– говорит Юрий.
Сейчас в башне сушатся на веревочке первые оттиски серии «Пляска Смерти». Сюжет из замкнутых геометрически фигур, заполненных движением и образами, перемещается в бездонное пространство растительности, звезд, плывущих облаков.
– Пробираешься через витки времени, эпох, натыкаешься на остатки греческих колонн. Ползал в реальности, измерял пропорции, погружался в мифы: месть предательство, любовь, столько ужасов, и это все переплелось. На песочек садишься, а он все не отцепляется от тела, годы идут, а он здесь.
– Когда срастаешься с этими стенами, жизнь блеклая без них, а вроде ходишь каждый день, настолько привычно-обыденно. Почему-то дома так не работается и не мыслится, как в башне, в одиночестве, редкие гости, больше и не надо. Эти стены каким-то образом влияют на то, что делаю думаю. О жизни, времени, о себе – всё концентрируется по кругу. Порой трудно сказать, что за окнами: осень весна и снова осень, свет блеклый, серый, полумрак… и это сказывается на творчестве.
– Мысли отсюда не улетают. Они движутся вверх от потолка в пол, от стены к стене. Башня – это кирпичная с огромной толщиной гробница для мыслей, какой-то саркофаг, и ты в нем живешь. Какой бы ремонт не делали, кто бы сюда не переехал, все равно в ней останется наш свет. Физически и морально, мы вросли в эти стены. Родные меня без этой башни не представляют. Отец вышел, отец пошел туда, в эту точку. Приходишь – там отец. И в городе люди привыкли что здесь художники. Сидишь, и думаешь: доживу, досижу стены приняли, рано или поздно вытолкнут. Пока принимают, значит будем здесь находиться.
«Никогда не могу понять, должно быть видно мое присутствие или не должно»…
Ты находишься в замкнутой системе, строишь свой дом, свой и-Идеальный Дворец на фундаменте – наслоении поколений, впечатлений, создаёшь производные и растешь. Простые формулы в итоге оказываются самыми интересными. А личная свобода заключается в том, что можно сделать варианты.
Мастерскую под крышей уже Северной (розовой) башни тоже занимает художник-график – Иван Русачек. Вход на чердак и здесь предсказуемо закрыт, но мощные обрезанные трубы для воды доминируют над лестницей, вносят индустриальный оттенок в художественный миропорядок.
Апокриф второй. Дом
– Тема Дом раньше для меня не существовала. Принципиально не хотел его. Но теперь все изменилось, потому что у людей нет абсолютно понятия, зачем куда, мы возвращаемся. Мне нравится взаимодействие с зеркалом, отражение и попадание света. Когда ты видишь, что в ответ кто-то светится, надо что-то делать. В башнях зеркало отражает окружность. Окружность не даёт устояться каким-то нормативам, конструкциям. В моем случае – это пространство, что выходит в новое пространство и так циркулирует. Его складываешь, раскладываешь, смешиваешь… и появляется путь. Графики же работают с сериями, где концепцию можно рассмотреть с разных сторон.
Когда ты учишься, сначала должен нарисовать кубик, шарик, понять, как строятся углы. А здесь нет углов, но есть система пропорций, и это тебя меняет, заряжаешься как-то. Мы часто живем в домах, где нет архитектуры. Это хорошие те же коробочки, кубики, но они не обладают особыми масштабами, они статичны, ты не можешь переродиться. В башнях есть то, что меняется постоянно. В её статичности – абсолютная динамика, и она начинает на тебя действовать. Это помогает постоянно себя как консервную банку вскрывать и убирать лишнее.
Я себя никуда не прикрепляю. Стараюсь быть незаметным прозрачным. На самом деле это вопрос, насколько это место с одной стороны делает свободным, а насколько абсолютно закрепощает, навязывает скелеты, кости из кургана, которые мешают двигаться. Genius loci – гений места (синоним места силы), когда человек может соединиться с этим для проявления максимально внутренних сил, для действия.
...Перышко путешествует по моему времени, оно появилось еще в Минске на Некрасова, когда учился у Михаила Савицкого, уже не помню из какой истории, но мне понравилось. Тогда оно было красное. Так и живет здесь, показывает, что жизнь есть. Когда доводишь идею до некой точки высокой пирамиды, думаешь, ага, а что делать завтра. И тогда я сижу в мастерской и жду. Жду, когда окажешься в пустоте. Тогда в башне появится человек и скажет какое-то слово. Нужно к нему внимательно прислушаться, и пойти в эту сторону, я так делаю.
Когда я пришел в башню мне показалось? что ее наполнили чем-то не тем, надо лишнее убрать. Здесь все было затрамбовано до потолка стульями без ножек, коробками, не знаю, культурным слоем… В течение трех недель и трех камазов все исправили. Искусство – взрывная сила, которая способна в культурном слое сделать некий переполох. Людей это шокирует, они говорят: «Боже как это ужасно, у нас была культура, пришел – все испортил», а потом начинают осваивать, и появляется новый культурный слой, как-то так.
Моя любимая форма – это движение
Мастерская Александра Болдакова (opens new window) на первом этаже Южной башни заполнена объектами и предметами. И это не просто склад идей, остатки проектов или игры с электричеством. В смысле трансформации ритма, образов и энергий – здесь устроен полный порядок
Движение, бесконечность – это определенный план, за который наше сознание не может зацепиться. Моя любимая форма – это движение. Вода в этом плане идеальный пример.
Апокриф третий. Вода
Вода принимает любую форму и заполняет любой объем, она бесконечна. А Башни – это ведь водный узел был, отсюда в город подавалась вода, и, по сути, мы находимся в этом узле. Ещё, это самая высокая точка города. Здесь хорошо думать. Все мои проекты родились в мастерской, а если что-то делаешь и физически не вмещаешься в эту реальность, находишь пространства побольше.
Здесь классический лофт. В этом-то и смысл, что он строился не как художественные мастерские. А ты вживаешься в его геометрию. В этом ломаном пространстве интересно находить себя, меня такие места питают. Дают эмоциональное равновесие. Внутренние точки опоры, чтобы воспринимать сложные ситуации, происходящие события. Ты не можешь просто закрыться и работать, как ни в чем не бывало, ты реагируешь, и это дает дополнительный уровень сознанию. Появляется идея, а люди потом погружаются в твою идею.
Любые исторические места непростые. Они накопители энергии. Вот башня одно из этих мест. Тут хорошо даже просто быть. Здесь есть наслоение, позитивное наслоение. Особенно хорошо вечером, когда все звуки уже уходят, и ночью хорошо, когда никого нет. Толстые стены, они как заземлитель, какой то, и это нормально.
«С кем у меня есть контакт, с тем я и разговариваю»
Сквозь замочную скважину для старого железного ключа в темноте винтовой лестницы фонариком светит луч от невидимого окна. Конечно, заглядываешь в дырочку, и первое, что видишь: белый конь на подоконнике. Классика, по которой учатся рисовать студенты. На идеальный силуэт лошади накладывается розовый бок соседней башни. Вот ты уже проскользнул между отражениями. И оказался в круглой мастерской Валентины Шобы.
Эмоции здесь созвучны Флоберу: «Мы закроем дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на самую последнюю ступеньку, поближе к небу. Там порой холодно, не правда ли? Но не беда! Зато звезды светят ярче, и не слышишь дураков".
Апокриф четвертый. Дружба
Сегодня большой прочный стол в глубине двора, прямо над железной дорогой, спрятанный от рельсов, города и рынка зарослями девичьего винограда, завален деревяшками – останками проектов. А было время, когда там собиралась большая компания. Их так и называли: художники из Башни, пусть даже мастерские некоторых были на другом конце города. Постоянно кто-то приходил, уходил, редко проникая вовнутрь тусовки, откалывался, впрочем, не оставляя на ядре никакого следа. Дружество годами доминировало в творческом пространстве даже не Гродно, а везде, куда достигала известность участников.
– Сначала мы и наши семьи собирались совершенно мирно нашей Башней, и больше тут никого не было. Дети упорно рисовали, бегали по этим лестницам, сломя голову, и снова бесконечно рисовали. Потом присоединились люди, что жили рядом, и все переросло в какую-то посиделку. Потом и это мирно рассосалось, теперь здесь опять Башни. Теперь не хочу ни с кем ничем делиться никакой дружбы не надо. Пережить это нужно, чтобы прошло много времени, когда потребность вернется, но пока не прошло. Живут себе и живут люди, меня не касаются, не проникают, пришли и ладно. С кем у меня есть контакт, с тем я и разговариваю.
У меня всегда с картинками была дружба. Если кто-то в мой мир влезет и меня не раздражает, вот это была дружба. Я и моя собака сейчас для меня дружба. Собака открывает мне новые миры. Даже фотографировать начала, когда хожу с ней гулять. Интересно, что лучшие фотографии получаются на самом убитом месте, где, кажется, вообще ничего нет, просто пустыня. Она унюхает что-то, присмотришься, а там всего полно: бутоны, букашки, ежи-кристаллы. Просится: посмотрите, мы живые, мы тут есть.
Мои коники? Просто это то, что я люблю, наверное, больше всего на свете. Собственно, из-за них научилась рисовать, потому что красиво. Они очень верные, никогда ни в коем случае конь тебя не предаст, даже если упадёшь, никогда не наступит на тебя. Это существо, которое мне нравится. Многое можно сказать через его образ. Всегда хотела, чтобы была лошадка и с ней жить.
Тут у нас нет рассвета потому, что «Азот» рядом, закаты бывают, да, а рассвета нет. Но здесь есть пространство, которое диктует внутреннее содержание твоей работы, когда она в этой вселенной пытается найти себе место. Нужно только сосредоточиться и понять, что ты хочешь сделать за этот день, а там будет видно, что я поймаю в себя, какую потребность… я не сама это ищу, мне приходит… У меня сегодня день закончился и моя жизнь тоже, завтра будет уже совсем другая жизнь то что было вчера я уже не помню.
Относительно уровня моря…
У Владимира Пантелеева много лиц. Тонким профилем проявляются они в рельефе каменных глыб, прячутся в рунах, уводят в апокрифы, бронзовеют в парках, на площадях и кладбищах. Абстрактные и практичные, авторитеты и ангелы, герои и чиновники, свет и тьма. В Гродно скульптор буквально растворился в городском пространстве. Потому что стал им.
Мастерская Владимира Пантелеева в Башнях – отличное место, чтобы слушать истории, искать, терять, думать, что нашел и забыть про поиски. Накопленное, наработанное почти за 40 лет. В целлофане – прошлое и галерейное, на стене – синяя Пьета в фактурной пыли (деревянный апокриф руками не трогать) и найденный на свалке альт. На полках неуклюжая любовь из березового капа, бюст на заказ пока ещё в глине, стайка ярких ворон, золотых интерьерных. Во дворе мраморные женщины отвернулись голой спиной к башням и небольшой сад каменных скульптур.
Апокриф пятый. Семья
Он единственный называет свою башню Касей, вызывая почти стершийся образ польской работницы водной службы. Остальные художники предпочитают просто Башни. Метка на стене показывает градус над уровнем моря или одно из высоких мест в Гродно.
Есть еще одно клеймо: «Круп и Краузе», на водосборной чаше «на голове» Каси. От нее в толстых стенах змеятся трубы. Некоторые выходы, забитые цементом и закрашенные белой краской, видны до сих пор. В перекрытиях проложены рельсы, металл укрепляет конструкцию, превращая мастерские в крепость с кокетливыми окнами.
– Башня – это, в принципе, автономная система замка, внизу кочегарка была, топили, сохранились задвижки, люки интересные. Необычно здесь. Отдать Касю и Басю художникам в 80-х по большому счету была вынужденная мера. Потому что, их нельзя приспособить ни под ресторан, ни под кафе, тем более под музей. Попробуйте по этим лестницам спуститься, были случаи: летали. Вот поэт, покойный Юра Гуменюк, в пальто падал с самого верха. Думал, убьётся. А он встал, поправил шляпу, улыбнулся: зачапіўся. Мы за 30 лет научились ходить здесь, вот и все.
Этажом выше – мастерская жены: Валентины Шобы. «Полжизни вместе. Потому что, мы же однокурсники: у нас один поток был: графика, скульптура общие дисциплины вместе, за одной партой. А здесь просто как-то все нашли друг друга в плане семьи и консолидации творчества. Сначала я получил мастерскую, потом Валя на втором этаже, позже еще Яковенки приехал из Минска. Вот мы втроем осели, и до сих пор мы втроем здесь. Даже не представляю, если бы была другая история. И что в ней главное, определять уж точно не мне».
Справка: Владимир Пантелеев, скульптор, создал сотни образов, которые находятся как в Беларуси, так и далеко за пределами страны. В Гродно можно легко устроить городскую экскурсию, следуя только от скульптуры к скульптуре Владимира Пантелеева: Олимпийцы в Новом парке, Городничанка, лебеди, Ж.Э. Жилибер (его называют горожанином) в районе парке Жилибера, Покрова Пресвятой Богородицы возле кафедрального собора, Святой Губерт, купидон возле загса, камень Давыду Городенскому у Коложи, многочисленные памятные доски с барельефами и бюсты, например бюст генералу Алексею Антонову. Реализм и дотошное сходство легко переходит в стилизованные абстракции для выставочных работ: Млечный путь, акробат, та же Пьета и Разговоры с месяцем.
Ключи к Камасутре
Разговор с Сергеем Гриневичем в Башнях идет на фоне кислотного переплетения цветов и линий в вечном танце двух предметов. Гремучая энергетическая связь, nexum. «Камасутру» спустили вниз с высоких полок бывшей мастерской, где ещё остались картины художника, и… существенная часть его жизни.
Бывшее техническое помещение (когда-то служившее для ремонта агрегатов водонапорных башен) максимально приспособлено для масштабных картин и планов. Гриневичу всегда нужно свободное пространство, которое не даёт шанса хаосу, и вмещает целый мир, как, например, 8-ы рэгіён (opens new window)
Сейчас художник работает в собственном доме. «Но ключи пока есть. Конечно, я врос в это место, здесь было много значимых встреч, всевозможных мероприятий, гулянок. Я готовил здесь все выставки, есть, что вспомнить. Прежде всего, эта мастерская всегда была местом для работы, где создается искусство, которое можно потрогать…»
Апокриф шестой. Связи.
«Башни чем-то напоминают художественные сквоты в Париже. В них богемная атмосфера. Когда-то сюда очень много людей приходило. Килограмм кофе летом выпивали за три-четыре дня. Приезжали наши коллеги: белорусские артисты и из-за границы. Кофе пили постоянно, без перерыва. Ну и вообще красивое место. Локальное, есть небольшой садик, и в тоже время – в центре. При этом определенная пастораль сохраняется».
…Я не согласен, что у меня нет любви
«Камасутра» — тоже о любви, просто выбран такой образный язык. У меня целые циклы работ, посвященные женской красоте. Я поддерживаю теорию, что в мире есть две главные темы: любовь и смерть, всё остальное — ответвления. И даже, если что-то разрушительное в искусстве, и там есть любовь. Любовь и смерть сложно разлучить, они всегда вместе, дополняют друг друга. Неизбежно в обоих направлениях. Моя последняя выставка «Демография», например, была не только о смерти, но и о любви.
Уточнение от mamgrodno: прошлогодняя выставка Сергея Гриневича, Демография, в Минске неожиданно для всех продлилась 10 дней. Но успела побить рекорд двух десятилетий. Только за последние 2 дня вернисаж Сергея Гриневича во Дворце искусств посетило почти 19 тысяч человек.
Белый холст – самый красивый, интереснее всего остального.
«Сегодня жизнь стала гораздо интереснее самого искусства. И мы должны рефлексировать, но с определенной дистанции, со стороны, чтобы не стать заменой той же журналистики, репортажу. Нужно не просто карамельки рисовать, а задавать вопросы, которые другие отрасли деятельности не могут поставить перед человеком. Это участь современного искусства. Настоящего».
«…Белое полотно — самое красивое, интереснее всего остального. Сегодня нужно приложить большие усилия, чтобы заставить себя что-то делать. Жизнь стоит на паузе, единственный выход из депрессии – работа. Вот такой замкнутый круг получается. Преодолевая свое эго, заставляешь себя действовать, и скоро забываешь о депрессии. Это самая превосходная терапия, лучшая. И, конечно, сложно, потому что приходится работать в стол, возможности выставляться пока нет, в стране запрещен по всем направлениям».
Иногда затылок красноречивее лица
Уже несколько лет Сергей Гриневич работает в мастерской дома, за городом, где ты вдруг оказываешься между Христом и толпой, беспомощный и беспощадный, прячешься за маской и за своим ребенком, и снова спины, затылки, марши, пистолеты, что-то серое и тихая птичка в клетке... «Сколько я спин скалеозных нарисовал... Временами спина может больше сказать, чем лицо. Затылки – красноречивее, чем лицо. Недавно нарисовал мужчину с очень характерным затылком. Работник ЖСК, настолько он узнаваем".
Отдельно, для души, создавать красоту я, конечно, себе запрещаю. Бывает, что для людей, или если для пленэров просят, а я не умею говорить «нет». Также хочется оставить для себя что-то красивое, поэтому этот запрет время от времени нарушается. Я люблю рисовать людей, портреты, а есть красивые люди. Как не стараешься, все равно они прекрасны. Красоту надо рисовать, но...
(Перевод с беларуского: mamgrodno)
Территория Башни. Часть 7-я. Завтра
Последняя свободная мастерская в южной Башне: белый пол, сливается с потолком и стекает в небо за стеклами. В одной части круглой половинки – художник Евгений Ромашов, в другой – будущая студия для музыканта Эмиля Зенько. На стене фрагмент проекта “Slow down”, остался от выставки в Минске. Огромные муравьи, расползаются по руке, погружая тебя в жирную чёрную землю, где спрятаны все пути.
"Завтра для нас слишком абстрактно"
Застать новых владельцев в Гродно проблематично, сегодня снимают Эмиля в муравейнике в лесу. Завтра – фотосессия в Париже для Kinoproby (opens new window) Водоворот событий далеко вовне, не внутри толстых стен мастерской.
Шесть лет назад Женя уехал в Париж «поработать на стройке», а запустил с женой во Франции визуальный продакшн Kinoproby. Эмиль пишет музыку. В клиентах побывали Adidas, The Attico, The Kooples, Dior , работы публиковали Vogue Paris, Harper's Bazaar
Летом Башня так и осталась пустовать. Работали для Kinoproby. У Эмиля в июне вышел новый музыкальный альбом: VHS (opens new window)
Восемь треков растягивают лето, превращаяя его в ленивый электронный after party с коктейлем в одной руке и сладкими голосами в голове. Есть шанс удержать настроение, слушая записи «на старой кассете».
В личных проектах Жени, как художника и фотографа, Эмиля, как художника и музыканта, смешиваются фото и видео-арт, анимация, живопись, перфоманс, звуки и, скоро для полного погружения, запахи. В портфолио десятки выставок, включая персональные во Франции, Польше, в Беларуси.
Евгений Ромашов: Есть у нас отдельное направление, которое стараемся не забрасывать. Работаем над живописью. Я ушёл абстрактное, Эмиль – в анималистику. Мастерская в Башнях как раз то самое место, где хочется этим заниматься. Пространство располагает.
Животные в работах Эмиля – сознательное отражение жизни и настроения людей. Они, как якоря, которые удерживают нас от хаоса, впрыскивают эйфорию, когда бы не посмотрел. Смотришь на овцу или курицу, и видишь сторис. Птичий двор превращается в вечеринку. Ну, как есть. Сюжеты дублируются, ведь анималистика Эмиля довольно активно продается.
Евгений Ромашов: «Видео имеет особую магию, там можно создать любую иллюзию для зрителя. Однажды наш ролик попал в шортлист берлинского фестиваля коротких метров о танце (в основном все о современной хореографии)
«Мария» - девушка, танцующая в свете фар на окраине гетто, выросла в Париже, не имела никакого отношения к хореографии, но в кадре она танцор. Эмиль написал прекрасную композицию, и вот ты уже погружаешься в другое состояние. Температура на улице примерно +3 и моросил ледяной дождь, но на видео этого не чувствуется».
В студии Минска для Kinoproby снимали дождь для Новозеландского бренда (opens new window), передавая спектр ощущений от изнуряющей жары до освежающей прохлады.
Один из последних общих удожественных проектов – Замедление, Slow Down, серия фото и видео Евгения Ромашова и Эмиля Зенько. Выставлялся в Минске в Национальном центре современного искусства и в Гродно.
Евгений Ромашов: Начиная с раннего детства мы коллекционируем запахи, вкусы, звуки и ощущения. Все, что когда-то затронуло нашу сенсорику, отражается флэшбэками, будет являться во снах и искусно управлять подсознанием. Первый «укус» крапивы на коже; вязкость земли под ногами, после летней грозы; горький запах полевых цветов, нечаянно примятых, когда прятался в них с головой.
Замедление – про очевидно простые, но глубокие и важные чувства, что в скорости сегодняшнего дня могут приглушаться или вовсе подавляться. Это проект про психологические состояния, в которые предлагается погрузиться вместе с медитативным саунд дизайном и сконцентрироваться на своих ощущениях, воспоминаниях.
Евгений Ромашов: Завтра для нас слишком абстрактно. Мы поняли, как такового везения не бывает, за ним стоит много работы и действий. Нет графика, ты постоянно в мыслительном процессе, без выходных. Теряешься во времени. Сложно в большом потоке не выгорать, нужно приостанавливаться.
Конечно, мы следим за индустрией, анализируем, как всё развивается, взаимодействует. Но сейчас не важны средства выражения, нужны идеи, действие. Для нас нет гонки за техническими характеристиками, можно снять на старую dvd родителей за 20$ или на телефон, главное, как. Все зависит от того, что ты хочешь увидеть в конечном результате. Стараемся не загонять себя в рамки. Есть классный подход, когда крупный бренд просто просит поставить свой логотип, а мы делаем его интеграцию. В целом, приходит что-то крупное, платит, и за счет этого снимаем свое.
Поглощая мегаполисы и пространства, основная команда Kinoproby время от времени возвращается домой, в Гродно. Правда больше к деревенским укладам в пригороде, чем к городской жизни.
«В город выбираемся кофе выпить, а так по полям, по лугам, по речушкам … Можно время поставить на паузу, подумать, как дальше быть. Посмотрим, куда это всё приведет»
Прачытаць тэкст па беларуску можна**тут (opens new window)
Увесь праект на беларускай мове тут (opens new window)
Автор текста: Инна МАКСИМЧИК
Автор фото, видеоэссе: Катерина ГОРДЕЕВА
Необходимо разрешение от авторов на перепечатку в медиа
